Протоиерей Максим Козлов высказался о смертной казни и кризисе жанра проповеди

Протоиерей Максим Козлов, богослов, педагог, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви и ректор общецерковной докторантуры и аспирантуры, стал гостем авторский программы «Антонимы».

В сан священнослужителя отец Максим был рукоположен в 1992 году. Сегодня протоиерей Максим Козлов — один из виднейших деятелей нашей страны в области религиозного образования, член Высшего Церковного Совета Русской Православной Церкви и настоятель храма мучеников Михаила и Феодора Черниговских. С ним мы поговорили про убийство Владлена Татарского, смертную казнь, проблемы богословия, современное религиозное мышление, церковное образование, православие на Украине и о многом другом.

«Как мы знаем, исторически церковь на протяжении многих веков не выступала против смертной казни. В средние века в Византии, на Руси, в западной Европе, в восточной Европе смертная казнь практиковалась достаточно широко. В западной Европе скорее церковными судами, в восточной скорее светскими, но при симфонии церкви и государства различение было не очень отчетливое между ними. Но то было тогда. Можно ли и нужно вот сейчас возрождать институт смертной казни, я, честно говоря, очень сомневаюсь. Тогда общество было, может быть, не менее грешным, чем теперь, но состояло из людей, худо-бедно, верующих в жизнь, вечную. И тогда казнимый, находившийся перед порогом смертной казни, между прочим, и это не было лицемерие, имел возможность исповеди. Последней перед тем, как он жизнь свою закончит. Это для большинства или, по крайней мере, для многих, кто кончал так жизнь, было актуально. Сейчас это не будет актуально для большинства тех, для кого это может быть обращено. Даже, если у нас есть вероятность, пусть минимальная, но ошибки по отношению к применению этой нормы, то я думаю, что многолетнее безусловно, не предполагающие освобождение, пожизненное заключение есть ничуть не менее мягкое наказание, но чуть больше оставляющее нам надежду, что душа этого человека для вечности не погибнет. Как христианин, я не могу желать ему вечной гибели. Как христианин я могу желать ему справедливого наказания здесь на земле, но не вечной гибели. Поэтому я не за восстановление смертной казни», – рассказывает про отношение к смертной казни протоиерей Максим Козлов.

«Сейчас жанр проповеди сейчас находится в глубоком кризисе. Это видно вот почему. Потому что проповедуют в основном не на темы вероучения, о чём в первую очередь нужно проповедовать, а о том, что попроще – о несложных нравственных мотивах. Понятно, что чтения у священников одни и те же на протяжении многих лет. В лучшем случае есть некоторый свой опыт, хорошо, если положительный, неплохо, если он начитан в правильных, добрых, глубоких, гомилетических образцах и это то, что, как ему кажется, он может донести до прихожан. Услышать проповедь о Троице, искуплении, принесенном Христом, в великую пятницу, когда традиционно полагается проповедовать о смысле нашего спасения, сейчас можно очень редко. Это как раз связано с такого рода редукцией нашего богословского сознания в церкви. 

Это означает, что оно, конечно, есть, но оно не очень актуально для значительной части и служащих и паствы. Скажем, если что-то произойдет с мощами блаженной Матроны, заметит вся Москва. Если какое-то изменение в чине богослужения, то на это будет бурная реакция. А, если какая-то серьёзная богословская тема начнёт обсуждаться, то это заинтересует очень узкий круг людей, хотя она значимее. Собственно, богословием святые отцы называли рассуждения о Троице, а даже не о церкви, не о спасении. Это общемировой процесс, это не только у нас. Я несколько лет назад встречался с одним очень глубоким католическим иерархом и богословом. Я преподавал много лет сравнительное богословие, это такая дисциплина, где сравнивается православное и протестантское и католическое вероучение. Я его спросил: “Скажите, отче, если сейчас папа римский объявит новый догмат, какая будет реакция в католической церкви?”. Это было ещё при Иоанне Павле II, но ситуация сильно не поменялась. 

Он сказал мне так: “5 или 10% католиков отдаст честь, потому что есть догмат, что, когда папа с кафедры провозглашает новые догматы, безошибочен и непогрешим. 15% войдут в рассуждения. 30% будут против, потому что они не любят этого поляка, который всем надоел. А оставшиеся 40-45% ничего не узнают, потому что им это абсолютно фиолетово”. Вот это беда нынешнего христианства в очень значительной части, в целом, межконфессионально. Христианство как богослужебная, в иных случаях лично-аскетическая, и уж точно как бытовая практика, интересует и касается жизни многих. Христианство как богомыслие интересует не очень многих. Григорий Богослов жаловался в IV веке, что нельзя прийти на рынок купить рыбу, чтобы тебя не спросили, единосущный или подобносущный, ты как веруешь. Представить себе такое не то, что на рынке, в ВУЗе, это сейчас непросто. Скорее будут рассуждать о том, как поститься: с растительным маслом или сухоедением заниматься. Это реальная проблема. Отчасти это связано с тем, что люди живут с неким глубоким убеждением, что главные истины утверждены и сформулированы и даже, если я их не понимаю и могу что-то заучить, скажем, символ веры, но не до конца понимаю, о чём там идёт речь, но есть церковь как некая совокупность ученых и образованных людей, которые это понимают и при необходимости сформулируют и защитят. Это чувство защищённости. С одной стороны это хорошо, что есть доверие к авторитету Церкви, с другой стороны опасно, потому что человек перестаёт нести свою личную ответственность за свою веру», – рассказывает богослов.

«Доверие ко Христу – это хорошо, потому что, когда слишком много начинают доверят старцу или младостарцу вместо Христа, – это не то, куда хотелось бы перевести стрелки. Мы не должны слагать с себя ответственность за то как я проповедую и отзывается ли моё слово в людях, которые меня слышат, не халтурю ли я, когда проповедую. А кризис проповеди связан с тем, что сейчас вообще монологичность плохо воспринимается, А проповедь не просто выстраиваемый жанр в рамках диалога, этому нужно долго учить и главное, у этого должна быть большая внутренняя свобода проповедника», – рассказывает протоиерей Максим Козлов.